Старозаветный семнадцатый век подходил к концу. По свидетельству одного из современников, в мае 1698 года для тушения обширного пожара, уничтожившего на берегу московской реки Неглинной 600 домов, «прибежало несколько немцев; их по ложному обвинению в воровстве (на пожаре) подвергли жесточайшим побоям и бросили в огонь, принеся таким образом в жертву как своей ярости, так и беспечности». 26 августа того же года в Китай-городе огонь поглотил 100 домов, 20 июня 1699 года – уже несколько сотен.
Начатые Петром I преобразования и вводимые новшества далеко не всем пришлись по нраву. Москву буквально наводнили толпы разоренных крестьян и посадских, беглых, нищих, «меж двор шатающихся». Пожары и поджоги приобрели здесь характер подлинного бедствия. 24 июля 1699 года «ведомо Великому Государю учинилось: в разных числах воровские люди, ходя на Москве по улицам ночьми… на дворы, на хоромное строение на кровли, чтоб зажечь, стреляют пыжами, а иные также ж воры ночьми жив день воровски в тряпицах порох посконь, хлопья, трут, серу, бересту, лучину для такова ж своего воровства мечут на кровли ж и меж хором в тесныя места, для зажигательства ж».
При получении первых же сведений об огненной беде надлежало «на тот пожар бегать солдатам и посадским людем…, кому куда указано. А буде на тот пожар придут всяких нижних чинов и боярские и гулящие люди, без топоров и без ведер и без кошелей и без лопат, и прибежав, того пожару станут смотреть, а не отымать, и их от того пожару отсылать прочь, чтоб отымать не мешали». Городским властям и воинскому начальству предписали явных «воров зажигальщиков… смотреть накрепко, и буде кого усмотрят с таким воровством, велено имать и приводить в Стрелецкий Приказ, и по розыску тем зажигальщикам за их воровство быть в смертной казни».
Тушение пожарной трубой (А.М. Князев)
Великий пожар в Москве 25 июля 1699 года спалил значительную часть Белокаменной. Через два дня удрученный генерал Патрик Гордон отписал Петру: «В десятом часу в Белом городе меж Устретенки и Неглинны пожар учинился и горело всю ночь и еще не вытухлось, а в Белом городе выгоре Пушечный двор и от Неглинны до Поганого пруда от Миколы Столбы (церкви) вниз до Китая. А Китай чуть не весь выгорел». Государь был очень разгневан и повелел доподлинно разобраться в причинах столь разрушительного бедствия. Длительное расследование показало лишь, что «в допросе те люди, у кого те пожары учинились, сказали, что хоромы их загорелись с лица, а не изнутри, а какими мерами или кто зажег неведомо». Виновными на сей раз признали тех, кто «в день и по ночам изо всякого ружья стреляют и ракеты пущают на хоромное строение и на кровлю». На страх злоумышленникам и для сведения московского люда указали, что если «буде впредь с сего числа кто учнет… стрелять или ракеты пущать, тех имать в Стрелецкий Приказ, и за первый привод чинить наказание — бить батоги, а за другой бить кнутом и ссылать с женами и детьми в Азов на вечное житье».
Вскоре после сокрушительного пожара 19 июня 1701 года Петр приказал спешно «издать пожарное учреждение и определить особых людей для надзирания и погашения пожаров». Командиром при огненных бедствиях оставался по-прежнему «объезжий голова». Он руководил действиями людей «черных сотен», сотских слобод и старост с посадскими. Приблизительно после 1712 года в Первопрестольной наблюдение за пожарами стало вестись уже со специальных башенок, так называемых «лантернов», которые устанавливались над съезжими дворами (прототип каланчи). При установленных в 1705-1709 годы на Спасской башне курантах были устроены особые колокола-набаты, «выбивавшие тревожные повестки на случай пожара».
В 1723 году «…июля 12-го в три часа пополудни нашла с запада небольшая туча и, троекратно возгремев над церковию, зажгла последним ударом шпиц и деревянный шпиль, или шатер, и под самым крестом, отчего загорелись и дубовые перекладины, на которых висело до пятидесяти больших и малых колоколов. На сей пожар командированы были оба полка, лейб-гвардии Преображенский и Семеновский, возвратившиеся на то время из низового похода. Тогда как солдаты выбирали из церкви утварь и святые образа, вдруг упавшие с перегоревших перекладин колокола упали на свод, проломили свод, и обрушившимися камнями побило многих». (Речь идет о пожаре «Меншиковой башни»).
В 1711 году в Сенат обратились командиры полков московского гарнизона, дабы решить вопрос о приобретении противопожарного инвентаря: лопат, крюков, багров, топоров, ведер, кошелей, труб, ломов, «парусов», щитов. Сенат «из взятых денег из Монастырского Приказа» указал купить потребное. Топоры обошлись по 15 копеек, кошели и ведра – по 2 деньги, а всего инвентаря прибавилось на 110 рублей. Согласно «Артикулу воинскому» 1715 года, которому следовали расквартированные в Москве войска, поджоги отныне карались весьма жестоко: колесованием, сожжением, повешением, отсечением головы, носа и ушей, каторгою. Глава XI «Артикула» отмечает, что «с свечою и с огнем имеет всяк в своей квартире осторожно и бережно ходить, и ежели каким небрежением и винностью офицерскою или солдатскою пожары в квартирах учинятся, тогда виноватый в том имеет убыток по судейскому рассуждению заплатить, и сверх того по разсмотрению наказану быть. А ежели учинится сие с умыслу, тогда виноватый в том наказан будет яко зажигальщик». Напомним, что до солдат обязанности по прибытию на все пожары и их тушению возлагались на стрелецкие полки.
Иноземец Берхгольц в январе 1722 года отметил: «В доме московского коменданта сделался пожар, который, однако ж, был очень скоро потушен. Один из ближайших к пожару домов быстро сломали, да и ветер не был сильным. Император Петр I, по обыкновению своему, с величайшей поспешностью явился на пожар и для примера другим работал там топором, как самый простой работник, что имело отличные действия». Как и прежде, на городских пожарах на первый план ставится «обязательство взаимопомощи на правах полного равенства перед несчастием». Противопожарными мероприятиями занималась тогда Губернская канцелярия, где царило, по воспоминаниям современника, «непостижимое воровство и хищение».
Купцы Шапошниковы продолжают изготовление «заливных труб». Специальным указом Мануфактур-коллегии эти московские предприниматели были освобождены, в признание важности производства, от всякого рода обременительных служб и постоев.
При пожаре 8 января 1735 году «в Мушном ряду» на Тверской улице сгорело 10 лавок и было разобрано при тушении еще шесть. 23 апреля Сенат удовлетворил, наконец, ходатайство московской полиции и разрешил ей установить около больших домов пожарные лестницы, а также устроить «пожарные колодцы с насосами в каждом» через 100 саженей (213 м) по малонаселенным, и через 50 – по людным улицам города. 13 мая он же распорядился о переносе харчевен с тесных мест Китай-города в более пожаробезопасные районы. Указ Сената от 31 марта 1736 года предложил «Полицмейстерской Канцелярии — все имеющиеся в Белом и Земляном городах пивоварни и солодовые овины и прочие заводы, в которых непрестанно бывает огонь, и кузницы и харчевни и при каких оные пространствах или в тесных местах состоят и опасность имеетца, о тех показать имянно и впредь таких заводов и кузниц и харчевен близ строение в тесных местах строить, а особливо деревянные, не допускать».
Тушение пожара в XVIII веке
9 января 1740 года указано «в предотвращение распространения пожара предложить частным промышленникам строить черепичные заводы, давать побольше черепицы и обязать всех обывателей крыши крыть черепицей, как царские дворцы». А летом, 8 июля, уже традиционно, вышел рескрипт «О делании печей на дворах в просторных местах и о наблюдении, чтобы около оных никакого хламу, сена, рогож, соломы и прочаго опасного для огня не было».
Указы для XVIII века не новы. Множество подобных указов осталось в архивной пыли и памяти московских жителей еще XV столетия. Но, как водится на Руси, одно дело – на бумаге, другое – в жизни.
В марте 1742 года императрица Елизавета Петровна заметила на улицах ночной Москвы, что «кладены были огни, а при них никого не было, отчего и пожару легко приключиться было возможно, и для того впредь по улицам огней раскладывать не указала; а ежели где необходимо ради какой-либо нужды огонь раскласть принуждено будет, то оные класть от строения далее и при том были бы неотлучно люди». Обеспокоенная государыня тогда же повелела «от пожарных случаев иметь крайнюю предосторожность, денные и ночные караулы и разъезды», причем «определить встречающихся в Москве от полков офицеров и артиллерийских служителей и рекрут, дабы оных при этом было без недостатку…, и в пожарное бы время, все военнослужащие и рекруты и прочие до тех команд люди для утушения при том были неотменно, чего велеть смотреть накрепко». От обывателей потребовали, чтобы они «во утушении огня поступали рачительно».
А в 1748 году только лишь от пяти пожаров Первопрестольная потеряла 6620 построек, в том числе три монастыря и 32 церкви. Встревоженная императрица и Сенат, резонно предполагая поджоги, снова издают несколько указов. 2 июня – «О расположении около дворцов пикетов для предосторожности от зажигателей и о представлении оных по поимке в Главную Полицмейстерскую Канцелярию»; «понеже всем известно, как в Москве от огненного запылания, как уже явно сказалось, от большей части злодеяния чиненнаго чрез частые пожары многое разорение воспоследовало». Буквально на следующий день следует указ «О подтверждении московской полиции, чтоб она наблюдала крайнюю предосторожность от пожаров и с особенным рвением поступала в поимке зажигателей», содержавший и детальные требования: завести из офицеров и солдат «всякого оружия» ночные и дневные караулы; весь порох вывезти в каменные погреба за город; в тушении участвовать всему населению и всем «командам». Словно в ответ, ретивые чины спешно доносили в Сенат: «По причине учинившихся в Москве пожаров… найдены 2 человека зажигалыцики, которые то злое намерение учинить за 5 рублев обещались по происку лесника Петра Иванова для дороговизны лесу».
Ветхость и маломощность имевшегося в городе пожарного оборудования потребовали в 1752 году «в Москве в Сенатской Конторе, так и при всех Коллегиях и при тех Приказах, кои с Коллегиями равенство имеют, …содержать большие заливные трубы с рукавами и со всеми к тому принадлежностями во всякой исправности, смазывать их почаще и пробовать не менее как через 2 недели».
27 декабря 1753 года Елизавета распорядилась «сделанную у Красных ворот от немецких комедиантов деревянную комедию, в которой сего декабря 26 дня учинился пожар, после нынешних праздников сломать, а велеть построить в другом месте, понеже на том месте быть ей неприлично и от пожарного случая опасно».
В 1755 году все полки, расквартированные в Москве, были распределены по пожарным командам, где солдат обучали работе с трубами. Было указано «учинить тому росписание главной полицмейстерской канцелярии по сношении с воинским начальством». Предусмотрели и резервные силы, кои должны были быть отныне «в готовности и смотреть ежели ветром и вихром куда перекинет». Тогда же «для предосторожности от пожарных случаев» в городе и присылок «справедливых рапортов» об огненных бедствиях был назначен сам генерал-полицмейстер. Полицию обязали бдительно следить и за «безденежной» перевозкой имущества обывателей во время пожара. С 1762 года «на улучшение пожарной части» с извозчиков взимали по 1 рублю в год, ибо они «получают себе прибытки без всякого с них платежа, весьма неумеренныя цены за провозы берут и обывателям убытки приключают». Их снабдили «ярлыками» и расписали по частям с обязательством безусловной явки на бесплатный вывоз имущества при пожарах.
В 1763 году был объявлен штат вновь созданной Пожарной Конторы: брандмайор, брандмейстер, трубочисты, унтер-офицеры. Одновременно заявили, что «необходимость заставляет просить, чтобы в знатнейших частях города запрещено было деревянное строение и жителей принудить каменные дома и службы крыть черепицей». Через год генерал-полицмейстеру было разрешено выдавать награды огне-борцам «за быстроту» прибытия на пожар. После 1766 года в наказе от города Москвы А.М. Голицыну особо отметили: «Для предосторожности от пожарных случаев, коими здешний город многократно весь почти в пепел обращен был, почитаем нужным достаточный на то, по примеру других европейских городов, учреждения; також-де делание печей, каминов, очагов и труб под присмотром особо определенных к тому присяжных мастеров». На сей раз городские власти сделали все от них зависящее, чтобы эти наказы не остались только на бумаге.
В 1782 году в распоряжении «пожарной части» при полиции сверх штатных «служителей» было 2824 «рабочих для пожаров» от домов по числу «покоев» и 464 «казенных извозчика» для перевозки пожарных инструментов. По указу императрицы Екатерины II в 1779 году было завершено сооружение московского водопровода от Мытищ стоимостью в один миллион и сто тысяч рублей. Он послужил и противопожарным нуждам города.
Москва в 1784 году была разделена на 20 частей, при каждой из которых существовала и пожарная команда. На содержание огнеборцев от казны отпускалось ежегодно до 840 руб. При тушении работали до трех смен пожарных. Если бедствие признавалось крупным, то на место выезжали все 20 брандмейстеров и сам брандмайор, а также две смены команд при своем инвентаре. Для ограничения же дальнейшего распространения пламени прибывала часто и третья смена. Наконец, Екатерина II узаконила, что «кто бы какого звания не был обоего пола никому к пожару не ездить и не ходить, кроме тех, чья должность есть быть при таком случае, если же кто против сего поступит, то с имеющих чинов взымается от полиции за треть по окладу их жалованья на Воспитательный дом, а лошади их и люди, кои при них будут, употребляются на пожаре в работе, равно как и бесчиновные в работу же употреблены будут… (т.к.) приезжают и приходят единственно только для того, чтобы быть зрителями страждущих сим несчастием граждан».
В 1785 году при 188654 жителях город имел 9624 двора, из них 7690 (79,3%) – деревянные. Московские власти нелестно обозначили в следующем году противопожарную ситуацию в Гостином дворе, где «теснота, ветхия деревянные кровли и множество таких же пристроек грозили от пожарного случая опасностию и разорением». В 1776-1780 годы здесь «столь было понаделано деревянных пристроек, навесы и тому подобного, что оказывало утеснение в торгах, городу безобразие, а в случае пожаров совершенное разорение и неизбежную опасность». И поэтому, когда 25 марта 1779 года тут начался сокрушительный пожар, единственно дождь помешал ему все сжечь дотла.
Московская Пожарная Контора была в 1792 году преобразована в Пожарную Экспедицию, находившуюся под началом городской полиции. В ее штат входили на 1798 год: брандмайор 8 класса с жалованьем 400 руб. в год, 20 брандмейстеров (150 руб.), 2 мастера заливных труб (260 руб.), литейщик, медник, токарь (130 руб.), два «слесарных мастера» и 4 их ученика (130 руб.), 4 сапожника (60 руб.), 4 кузнеца (60 руб.); так называемое «трубочистное отделение» из двух мастеров (130 руб.) и 2 трубочиста (15 руб.), которое функционировало «с отнесением… содержания на городской счет». На пожарные инструменты ассигнуется в конце XVIII века уже 9337 руб. и 2000 руб. ежегодно на их содержание и ремонт. Город делится на 20 частей, а каждая часть – на кварталы (всего их уже 44). Квартал обязывают иметь 1 большую и 2 малых водоливных трубы, а часть – конные хода, инструмент, две большие пожарные трубы. Была установлена определенная квота пожарной повинности для населения: один человек от 28 квартир (на каждую часть по 75 человек). Выделенные люди разбиты на три смены по 25 человек, причем из них 22 несли дежурство при «инструментах», трое – при конюшне, а остальные 50 человек состояли в резерве. Все расходы по содержанию рабочих и их экипировке возлагались на городских домовладельцев. Согласно Указу 1798 года начальники команд на пожаре обязаны были выполнять распоряжения местных полицейских властей. 20 ноября того же года надзор за пожаротушением в Белокаменной был передан военному губернатору И.П. Архарову с категорическим требованием императора Павла I «о случающихся в тамошней столице произшествиях, каковы суть пожары… доносить ко мне непосредственно».
Известный же московский меценат Прокофий Акинфиевич Демидов своеобразно реагировал в конце столетия на опасность пожара. Он выстроил близ Разгуляя новый дом, обшитый снаружи железом. При бушевавших поблизости пожарах изобретательный владелец приказывал лишь закрывать окна металлическими ставнями и преспокойно занимался домашними делами…
